Владимир Ост. Роман - Сергей Нагаев

Осташов снова уселся за стол. Не зная, что делать, налил себе и ей вина. Чокнулись. Он выпил. Она пригубила. И спросила: «Ну так что, это вся программа вечера, на которую способен современный мужчина?» Владимир опять подступил к Русановой, но она ускользнула со своего места и присела на небольшую тахту, находившуюся рядом, в углу кухни. И сказала задушевным тоном: «Ну зачем ты так? У нас ничего не получится. Наверно, не судьба. Володь, ну что ты тут затеваешь?» Чем снова ошарашила Осташова, поскольку это он как раз не мог понять, что за игру она затеяла. К чему это упорное отстранение? При том, что Анна явно провоцирует его на это, и при том, что он хочет ее не «просто так», а уже совершенно определенно изъявил свои чувства и желание сделать их отношения долгосрочными и серьезными. Все как девушки предпочитают.

Владимир налил себе полный фужер коньяка (Русанова пить отказалась) и жадно опустошил его. Но пьянее от этого не стал. Его била нервная дрожь. Он решил предпринять еще одну попытку и с отчаянно бьющимся сердцем подсел к Анне на тахту, обнял ее. Она, как бы вновь отстраняясь от него («Ой, не надо, ну что ты, Володя?»), легла. Владимир попытался обнять ее, погладить грудь, но Русанова, согнув руки в локтях, прикрылась ими, твердя свое: «Не надо, Володя…» Осташов убирал ее руки, она снова ими закрывалась и отталкивала его, не давая себя даже поцеловать. И так они некоторое время боролись, пока она вдруг не вскочила с тахты. Подошла к окну и, глядя в темному, задумчиво, словно сама себе, сказала: «Видно, все-таки не судьба». Владимир был готов убить ее на месте. Но господи, как же она была прелестна – беззащитная, печальная, вот так стоящая с опущенными плечами у темного окна, по которому стекали капли дождя!

Пребывая в последней степени замешательства, Осташов надел майку и сорочку. Выпил еще фужер коньяка. Выкурил сигарету.

Анна молча стояла у окна. Владимир выпил еще фужер. А Русанова, наконец подошла к столу, включила люстру и сказала, что уже поздно и ей пора домой. И тут на глазах Осташова с Анной произошла мгновенная метаморфоза. Это уже была совсем не та Русанова, что минуту назад – не томно-печальная девушка, а злая на весь мир, полностью замкнувшаяся в себе фурия. Она вышла в прихожую, оделась, и, наотрез отказавшись от его предложения проводить ее («Время-то детское», – с ненавистью в голосе присовокупила она), и ушла.

Затем из комнаты в кухню вернулись Светлана и Григорий. Он – одетый, с почти пустой бутылкой шампанского в руке, пьяный. А вот полуобнаженная Светлана выглядела очень трезвой и недовольной (кстати, несмотря на возраст, она была отменно стройна и свежа). Из легкой перепалки Светланы и Григория Осташову стало понятно, что его приятель оказался как мужчина не на высоте. Хотя, похоже, самому Хлобыстину было наплевать. Он был пьян и этим вполне счастлив.

Через некоторое время Григорий, помутнев рассудком, заявил, глядя на стоящие на шкафчике две бутылки вина и бутылку водки, что пить ничего не осталось и надо «сгонять», и, как его ни отговаривали, ушел. За ним ушел и Осташов, а утром он обнаружил себя в собственной кровати дома.

Через день, придя в себя, Владимир позвонил Русановой, чтобы договориться о свидании, но та ответила, что свидание у них уже было, и ей не понравилось. Конечно, встретиться они еще могут. Как-нибудь. Потом. А пока Владимиру следует потренироваться. Осташов пропустил издевки мимо ушей, настаивая на свидании в ближайшее время. Анна парировала тем, что если ему действительно дорого общение с ней, можно говорить и по телефону. Владимир не сдавался: ему очень важно видеть ее, он жить без нее не может. Русанова, однако, и тут нашлась: Владимир ведь скоро опять выйдет на работу – разве не так? – там он ее и будет видеть.

И Осташов вернулся в «Граунд плюс».

Коллеги приняли его сочувственно и радушно. К тому же в первый же день выяснилось, что гендиректор Букорев теперь в офисе вообще не появляется. Несколько дней Владимир проскакивал от входной двери до своего отдела быстро и глядя в пол: он не мог даже представить себе, как будет держаться, если на его пути возникнет фигура Константина Ивановича. Но мало-помалу успокоился, решил, что при встрече с мужем Галины он просто поздоровается и тут же отвернется. Неприятно жить с мыслью, что ты в любой момент можешь оказаться в щекотливой ситуации. Но, в конце концов, если рогатого мужа подобное положение вещей не смущает, то почему любовник его жены (бывший!) должен бесконечно переживать по этому поводу?

Постепенно Осташов перестал думать о Букореве и полностью погрузился в работу с недвижимостью. И надо заметить, работа спорилась. Владимир прекрасно ладил с клиентами. Достаточно быстро оброс множеством знакомств в этой сфере. А с десяток частных маклеров и сотрудников других фирм стали его довольно близкими соратниками. С ними он поддерживал постоянное деловое общение, через них и для них лучше всего получалось искать нужные варианты купли-продажи – по сути это была стихийно сложившаяся команда единомышленников, которая действовала четко и слаженно, словно самостоятельное агентство. Интересно, что у себя в отделе Владимир таких сподвижников не нашел. Здесь воздух был пронизан духом конкуренции, обособленности и зависти, хотя некоторые из сотрудников держались группами.

Итак, дела Осташова на работе шли отменно. И все это, несмотря на вечно подавленное состояние духа, в котором он пребывал из-за запутанных, невообразимых отношений с Анной. Он видел ее в будни на работе, но здесь они почти не общались – не было ни времени, ни условий. А общались они, когда не виделись, то есть когда Владимир (а это происходило чуть ли не каждый вечер) звонил ей домой. Вот тут уж Осташов давал себе волю: он, кажется, уже успел рассказать Анне всю свою жизнь, они беседовали обо всем на свете, хотя говорил – так у них сложилось – в основном он, а она слушала. Владимир чувствовал, что нравится ей. Пару раз она даже намекала, что любит его. Однако встречаться с ним по-прежнему не желала. И тем держала его в хроническом тягостном напряжении.

Всякий раз, как он заводил речь о свидании, Русанова искусно переводила разговор на другую тему, а если он раздражался и припирал ее к стенке, просто отказывалась встречаться. Почему? В ответ он слышал, на его взгляд, вздорное, не поддающееся логике объяснение – не судьба. В чем состоит этот феномен под названием «Не судьба» Анна никак не раскрывала. Однажды он все-таки весьма настойчиво потребовал растолковать: почему же, черт возьми, не судьба?! Она ответила буквально следующее: «Я – плохая, а ты – хороший, ты найдешь себе другую, подходящую девушку, и у тебя с ней все будет хорошо».

С тем же непостижимым для Осташова постоянством Анна во время их телефонных разговоров иногда вдруг начинала намеренно неправильно истолковывать его слова, чтобы выходило, будто он ее не любит и готов променять на любую другую женщину. Он с жаром принимался доказывать обратное, она стояла на своем, и тогда он в запальчивости срывался и говорил грубости, а она, словно только этого и ожидая, обижалась и бросала трубку телефона. Владимир после таких ссор погружался в еще большее уныние. Русанова же на следующий день на работе здоровалась с ним сладким голосом и напоминала, чтобы он обязательно позвонил вечером, и вечером, когда он звонил, говорила с ним очень нежно, очень ласково – чуть ли не мурлыкала, как кошка после сытного обеда.

Есть ли у нее кто-то, другой мужчина? Этот вопрос оставался для Владимира без ответа – Анна на эту тему вообще ни разу ни слова не проронила, даже если он ее спрашивал, а сам Осташов сделать какой-либо однозначный вывод, исходя из поведения любимой, не мог.

Глава 20. В смятении

– А может, Аньчик – девственница?

С этим вопросом Осташов обратился к другу Хлобыстину, вышедшему на скрипучий снег из дверей агентства недвижимости с сигаретой наготове.

Как уже было сказано, в тот момент, когда в другой части Москвы, на своей кухне, пьяненькая Светлана интересовалась у Галины состоянием дел Владимира, Осташов курил на крылечке офиса. Он размышлял о том, что за полтора месяца напряженной работы после больницы он реализовал три сделки – небольшие, но все же, – хотя процентов за них пока не получил.

На первый взгляд, это странно – человек думает о работе и деньгах и одновременно спрашивает мнения приятеля о своей девушке. Однако ничего противоречивого тут нет. Потому что на самом деле, о чем бы ни думал в последнее время Владимир, его мысли параллельно всегда были заняты еще и Анной. Он просыпался утром и засыпал в ночь с думами о своей возлюбленной.

Не в силах разобраться в своих отношениях с ней, не зная, что предпринять, чтобы прояснить наконец ее чувства по отношению к себе, Осташов посвятил в эту ситуацию друзей Григория и Василия. Помочь ему советом они не могли, но теперь не удивлялись, видя его в постоянной задумчивости. И не удивлялись разговорам о ней, которые он взял за привычку заводить ни с того ни с сего, без всякой связи с текущими обстоятельствами.